Раз тема музыкальная, расскажу как я играл в составе туземного оркестра
Во едину из суббот, когда личный состав доблестного музыкального взвода Н-ской воинской части драил в курилке боевые трандоны пастой Гойя, в закуток между Гарнизонным солдатским клубом и забором проник бурундук.
Первым его заметил Эдик Дудин, баритон.
- Эва, какой зверь! - своим культурным голосом сказал Эдик. - А давайте его поймаем? Будет у нас в музыкалке жить.
Никто не возражал.
Как попало побросав трандоны на лавки, весь личный состав ринулся ловить зверя.
Всё действо происходило на участке местности 5х10 метров, покрытом по уставному постриженной травой. После обеда там любил загорать старший сержант Пиджаков, набирая перед дембелем здоровый гражданский загар.
С одной стороны возвышалась двухэтажная громада ГСК, сзади и справа был трёхметровый кирпичный забор. Выход из закутка перекрывала курилка с тремя поставленными буквой П скамейками и рядовой Глущенко с большим полковым барабаном и тарелками.
Зверь бурундук ловиться не хотел.
Он стремительно лавировал между ног музыкантов, испуганно пищал и стрекотал.
Вырвавшись из очередного окружения, он бросился на барабанщика, но тот умело жахнул тарелкой по другой, закреплённой сверху на барабане, чем напугал зверя, и заставил повернуть к забору, в гущу охотников.
- Держи! – тонко завопил второй корнет Чукарев, и попытался схватить бурундука в падении.
Зверь увернулся.
Барабанщик Кокшаров хотел провести красивый сотомаваши с левой, но не учёл набежавшего сбоку баса, Шуру Чернявского. Оба повалились на Чукарева.
В кучу малу прыгнули я и Скоркин, бурундук был где-то внизу.
Эдик бегал вокруг кучи, не решаясь примкнуть к веселью.
- Есть, схватил! – послышался чей-то полузадушенный голос.
Куча распалась.
Тяжело дышащий барабанщик держал обеими руками безвольно обмякшую тушку зверя.
- Наверно, можно уже так сильно не держать – сказал я. - Что-то он какой-то смирный.
Все склонились над зверем.
Бурундук в последний раз дернул хвостом, пару раз вздохнул – и умер…
- Да, нехорошо получилось… - Кокшаров положил тушку в траву и отер руку о штаны.
- Бедный… - Эдик слегка всплакнул, у него была чувствительная душа.
Все немного постояли и вернулись к чистке инструментов.
Бурундук остался остывать под забором.
Мне было жалко бурундука, но и просто так выбросить его не поднималась рука.
Немного поразмыслив, я решил снять с него шкуру – чего пропадать добру.
В армии всегда ценились разные украшательства, вот я и решил, что фактурная полосатая шкура дальневосточного зверя придаст определённый колорит обложке дембельского альбома.
Сбегать в санчасть было делом пяти минут, я выпросил у медбрата немного карболки и приступил к работе.
Лезвием безопасной бритвы аккуратно разрезал шкурку от нижней челюсти по брюшку до хвоста, сделал надрезы на лапках, и вполне успешно снял.
Внутри выскоблил от остатков жира и обильно смазал карболкой, чтобы не завонялась.
Останки грызуна закопал под забором.
Ну, и повесил шкурку сушится в музыкалке, использовав как правилку бунчук дирижера, мирно висящий между окнами на стене. Висел он там давно и никогда не использовался.
***
На следующий день в части затеяли военный парад.
Прапорщик Чёман с праздничным перегаром и одухотворённым красным лицом немного погонял нас по репертуару, потом оркестр построился и, сияя начищенными инструментами, бодро помаршировал к плацу, где уже собрались батальон охраны, авторота, сапёры, хозяйственные и иные обеспечивающие части и подразделения.
На трибуне красовалась эсэсовская фуражка Генерала. Рядом виднелись усы полковника Щебеленкова, по кличке Хасан и двухметровая медвежья фигура Бати – комбата, полковника Гордиенко.
- Сам Гена здесь… – удивился Чёман, - Так, пока стойте. Скоркин, ко мне!
Они пошептались, потом долговязый Скоркин сунул мне трубу и поскакал в сторону ГСК.
- Давай, заёба грешная, одна нога здесь, другая тоже здесь! – напутственно крикнул вслед Чёман.
Мы немного постояли, пока не оказалось, что ждут только нас.
- Вот оглобля лутугинская! – отчаянно ругался прапорщик, - Где же он так долго… ладно, подойдёт сзади тихонько. Оркестр, правое плечо вперёд! На плац, бегом марш!
Мы потрусили на правый фланг, построились в боевой порядок и застыли.
Чёман стоял сзади, ожидая Скоркина.
- Равняйсь!!! – разнесся над плацем голос Бати.
Шум голосов мгновенно стих.
- Смирно!!!
-… Давай, шевели копытцами, все только тебя ждут… тоже мне, золотой пизды клок выискался… - послышался голос прапорщика и запаленное дыхание Скоркина. – Быстро в строй!
Отдуваясь, Вовчик схватил свою трубу и стал справа от меня, Кокшаров с малым барабаном отступил назад и я переместился левее, заняв своё место.
- Оркестр! – Фальцетом крикнул прапорщик – К трибуне шааа-гом…марш!
Мы синхронно ударили левой о бетон и помаршировали на середину плаца. Повернули налево, прошли до трибуны и остановились.
Встав коробочкой напротив Генерала, мы красиво повернулись лицом к начальству и подняли инструменты.
- К торжественному маршу… Поротно… На одного линейного дистанция… - пророкотал комбат.
Чёман красивым строевым шагом вышел перед оркестром и повернулся лицом к нам.
В правой руке он держал бунчук военного дирижера с блестящими лирами, звёздочками и висюльками, ярко сиявшими на солнце.
Я похолодел.
Венчала это великолепие полосатая шкура бурундука с развевающимся по ветру хвостом.
- Шагом… марш! – прорычал комбат – и мы заиграли.
Воинские подразделения молодцевато проходили мимо трибуны, бравурные звуки маршей следовали один за другим, и постепенно мне стало казаться, что всё закончится хорошо, и шкуру дикого зверя никто не заметит.
Но Гена не зря был генералом, он обладал орлиным взором.
Мощные кустистые брови под эсэсовской фуражкой с высокой тульей постепенно сходились всё ближе, и только торжественность момента удерживала главнокомандующего от немедленных действий.
Потом зашевелилась и свита. Хасан, внушительно шевеля усами, что-то сказал полковнику Гостеву, тот толкнул Батю, комбат побагровел.
Мы доиграли последний куплет «Военного марша», узел связи завершил торжественное прохождение, усталый, раскрасневшийся прапорщик Чёман поставил тяжелый бунчук на плац и воодушевлённо повернулся лицом к трибуне, ожидая одобрения командования.
- Товарищ полковник, это что у вас за абиссинские трубадуры? – с убийственной серьёзностью поинтересовался Генерал у комбата.
Офицеры заржали.
- Дирижёр туземного оркестра, ко мне, бегом, марш! – заорал багровый от гнева Батя.
Микрофоном он не пользовался за ненадобностью.
Испуганный Чёман зарысил к трибуне, бунчук он тащил за собой, и полосатый хвост таёжного зверя бурундука гордо реял над его фуражкой.
- Вашу мать!!! – орал комбат. - Развели клоунов!!! На гражданку!!! В 24 часа!!! В дисбат!!! За измену!!! Трандоны в узел позавязываю!!!
Хасан весело скалил лошадиные зубы, полковники давились в кулаки, рыбьи глаза НАЧ ПО навелись на прапорщика и стали прожигать в нём дыру.
- Тащ полковник… чё я… ну… тащ полковник… чё...не повторится… – вяло оправдывался Чёман, он никак не мог понять, чем вызвал такой гнев начальства.
Комбат бушевал ещё несколько минут.
Наконец прапорщик заметил злосчастный хвост, сдёрнул его с бунчука и сунул в карман кителя. Цвет лица его приблизился к гнилой вишне….
- Кругом!!! Бегом!!! Отставить!!! Оркестр, десять кругов по плацу – шагом!!! марш!!! – Комбат решил, что армия это не только слово, но и очень быстрое дело.
Мы развернулись налево и стали маршировать.
- И чтобы играли и пели. – Глумливо добавил в микрофон Гена.
- Песню запе-вай! – испуганно прокричал запевала Скоркин. - Раз, раз, раз-два-три!
- Голубой вагон бежит качается! - грянули мы нашу походную.
- О, блять... – сказал Генерал.
С грохотом упал из ослабевших рук Чёмана бунчук, зазвенели побрякушки.
Сообразив, что что-то пошло не так, мы мгновенно перестали петь, подняли инструменты и заиграли «Прощание славянки».
Долго ещё разносились в тиши амурских сопок строевые песни, мелодии маршей и весёлая ругань командующих.
Так, с шутками и прибаутками завершался военный парад…
Вход
Регистрация
